Цитаты из книги «Черный обелиск»
Эта книга в списках
«– Видите! – с горечью восклицает Генрих, обращаясь к Ризенфельду. – Поэтому мы и войну проиграли! Во всем виноваты наша расхлябанная интеллигенция и евреи.
– И велосипедисты, – добавляет Ризенфельд.
– При чем тут велосипедисты? – в свою очередь, удивляется Генрих.
– А при чем тут евреи? – отвечает вопросом на вопрос Ризенфельд.»
«"Но, видно, так уже повелось на свете: когда мы действительно что-то начинаем понимать, мы уже слишком стары, чтобы приложить это к жизни, так оно и идет - волна за волной, поколение за поколением, и ни одно не в состоянии хоть чему-нибудь научиться у другого."»
«Ни в чем нет лжи. Где ложь и где правда, знает только Бог. Но если он Бог, то не может существовать ни лжи, ни правды. Тогда все - Бог. Лживым было бы только то, что вне его. Если же существовало бы что-нибудь вне его противоположное ему, он был бы только ограниченным богом. А ограниченный бог - не Бог. Значит, или правда, или Бога нет.»
«- ... Разве вы не знаете, каковы три самые большие драгоценности нашей жизни?
– Откуда же я могу знать, господин обер-прокурор, если я и самой жизни-то не видел?
– Добродетель, юность и наивность! – безапелляционно заявляет Георг.- Если их утратишь, то уж безвозвратно! А что на свете безнадежнее многоопытности, старости и холодного рассудка?
– Бедность, болезнь и одиночество, – отзываюсь я и становлюсь вольно.
– Это только другие названия для опыта, старости и заблуждений ума.»
«Духовные пастыри освящают памятник, каждый во имя и от имени своего бога. На фронте, когда нас заставляли присутствовать при богослужении и служители разных вероисповеданий молились о победе немецкого оружия, я размышлял о том, что ведь совершенно так же молятся за победу своих стран английские, французские, русские, американские, итальянские, японские священнослужители, и Бог рисовался мне чем-то вроде этакого озадаченного председателя обширного союза, особенно если молитвы возносились представителями двух воюющих стран одного и того же вероисповедания. На чью же сторону Богу стать? На ту, в которой населения больше или где больше церквей? И как это он так промахнулся со своей справедливостью, если даровал победу одной стране, а другой в победе отказал, хотя и там молились не менее усердно! Иной раз он представлялся мне выгнанным старым кайзером, который некогда правил множеством государств; ему приходилось представительствовать на протяжении долгого времени, и всякий раз надо было менять мундир — сначала надевать католический, потом протестантский, евангелический, англиканский, епископальный, реформатский, смотря по богослужению, которое в это время совершалось, точно так же, как кайзер присутствует на парадах гусар, гренадеров, артиллеристов, моряков.»
«Но, видно, всегда так бывает: смерть одного человека — это смерть, а смерть двух миллионов — только статистика.»
«— Человеческий мозг! — восклицает Вернике почти мечтательно. — Раньше мне хотелось стать матросом, путешественником, исследователем первобытного леса — смешно! А ведь величайшие приключения таятся здесь! — И он стучит себя по голове.»
«У каждого своя смерть, он должен пережить её в одиночку, и тут никто не в силах ему помочь.»
«— Что бы ты сделал, если бы знал, что умрешь через месяц?
— Вероятно, продолжал бы жить, как живу теперь, иначе у меня весь этот месяц было бы такое чувство, что я до сих пор жил не так, как следовало.»
