Леонид Липавский - Исследование ужаса

Непристойный червяк ОБЭРИУ - российский ответ от начала до конца всему европейскому авангарду - жил, жив и будет жить, не теряя свою актуальность. Об этом свидетельствует "Исследование ужаса", самое полное собрание сочинений чинаря-обэриута, а также философа и языковеда-самоучки Леонида Липавского, опубликованное в "актуальной" серии "Спутник" издательства "Ad Marginem".Исходя из содержания книги неудивительно, что на обложке нарисован: а) ящер; б) с мутным круглым глазом-пузырем; в) чья кожа покрыта трещинами и кракелюрами. Ящер состоит из членов (сегментов, отростков). Когда мы видим отдельный, отсеченный от тела отросток, нам становится страшно. Цитирую Липавского: "Дождевой червь, разрезанный надвое, расползается в разные стороны, это в высшей степени непристойно". Нам страшно из-за того, что: а) живет кто-то Другой (что такое в принципе возможно); б) он живет бесконтрольно; в) бесконтрольно умирает, лопается, как мыльный пузырь. Любой пузырь - страшен, с отростками - тем более.Заголовок маленького поэтического исследования Липавского вынесен на обложку произвольно. Ужас - не главное в книге. И лишенность индивидуального, чей ритм "всегда фальшив", тоже не показательная мысль автора. Липавского, как и всех обэриутов, интересует изнанка времени и пространства. Время внутрителесное. Время сломанное и изломанное, время как бесконечная дробь или "угол возможности (могло бы быть иначе)". Со временем происходит странное, а такие понятия как "ужасное" - лишь неотъемлемый, изначальный признак предмета. Не субъективный. Объективный. Для Липавского все вокруг вымороченно объективно. Пример: подрагивающий бег неприятен, страшна мечущаяся мышь или крыса, которая бежит как заводная. "В чем тут дело, почему такой характер движения присущ именно мышам и крысам, я не знаю", - пишет Липавский. Пишет честно и как бы объективно, расшифровывая реальность, причем это "как бы" - знак не бессилия, не иронии или пародии, а скорее недоумения, как если бы увлекшегося ученого потревожили, а он отмахнулся бы, как от назойливой мухи.В отличие от своих собратьев по цеху, Липавский не мучает слово, но так же, как они, максимально насыщает смыслами текст. В отличие от Хармса, Введенского и Заболоцкого, он не поэт, стихи у него не столь изобретательны и чаще идут от идеи. Напротив, его филологические, философские (кстати говоря, Липавский был учеником Н. О. Лосского) и физиологические экзерсисы больше напоминают стихотворения.Состав книги следующий: одна треть - уже не раз издававшиеся "Разговоры" обэриутов; вторая - опубликованные впервые трактаты "Объяснение времени", "Созерцание движения", "О преобразованиях", "О телесном сочетании" и "Головокружение". Оставшаяся же треть сборника дублирует опубликованное в книге "Сборище друзей, оставленных судьбою", а также содержит "Сны" и стихотворения Липавского, издания которых уже давно стали библиографической редкостью.Владимир Иткин, газета "Книжная витрина"