Цитаты из книги «Прислуга»
«Больно осознавать, как легко подруга может расстаться с тобой.»
«Мне всегда было забавно, как это детишки верят всему, что им скажешь.»
«Я не хочу ничего чувствовать. Хочу замёрзнуть изнутри. Хочу, чтобы ледяной поток устремился прямо в сердце.»
«О, как чудесны общие секреты.»
«Запрещённые книги я всегда заказываю у книготорговца в Калифорнии, рассудив, что, если штат Миссисипи запретил их — книги наверняка стоящие.»
«Кому же не захочется обсудить чужие неприятности, когда твоя жизнь вся наперекосяк.»
«Но мне необходимо знать, что же произошло между ними. Не из любопытства. Просто у меня никогда не было близких отношений. Я должна знать, из-за чего расстаются навек. Сколько правил можно нарушить, прежде чем тебя бросят, и какие из правил самые главные.»
«Момент, когда ваше дитя заявляет, что ненавидит вас, — а через это проходит каждый ребенок — это как удар ногой в живот.»
«Миссисипи мне как мать. Только мне позволено жаловаться на нее. Но берегись любой, кто посмеет дурно отозваться о ней в моем присутствии, если, конечно, она и не его мать тоже.»
«— Грудь — это для спальни и вскармливания детей, а не для светских раутов.
— И что ей прикажешь делать? Оставить грудь дома?!
грудь»
«Хочется закричать так громко, чтобы Малышка услышала меня, что грязь – она не в цвете кожи, а зараза – не в негритянской части города. Пусть бы этот миг не наступал – а он случается в жизни каждого белого ребенка, – когда они начинают думать, что цветные не такие хорошие, как белые.»
«Они воспитывают белых детей, а двадцать лет спустя эти дети становятся их работодателями. Ирония заключается в том, что и мы любим их, и они любят нас, но… Мы даже не позволяем им пользоваться нашим туалетом.»
«А вдруг и вправду мир начинает потихоньку меняться? Всё-таки на дворе 1964-й. В городе вон чёрных уже пускают вместе с белыми в «Вулворт».»
«Не знаю, чего я ожидала – какого-нибудь волнения, – но вокруг просто обычная жаркая пятница, с мухами, жужжащими на оконном стекле.»
«Эти дамы обсуждают только три темы: дети, тряпки и подружки. Заслышав слово «Кеннеди», не подумайте, что речь идет о политике. Они обсуждают, в чём была мисс Джеки, когда её показывали по телевизору.»
«Здание Капитолия огромное, снаружи красивое, а внутри я никогда не была. Интересно, сколько платят за его уборку.»
«Смотрю на Малышку и знаю, глубоко в душе, что ничего не смогу сделать, чтоб она не превратилась в такую же, как её мама. И всё это вместе обрушивается на меня. Я закрываю глаза и мысленно произношу молитву за саму себя. Но лучше от этого не становится.»
«Момент, когда ваше дитя заявляет, что ненавидит вас, – а через это проходит каждый ребенок – это как удар ногой в живот.»
«Я не принимаю подачек от белых леди, потому что знаю — они хотят, чтобы я чувствовала себя обязанной.»
«Никто не станет отрицать, что в «Оле Мисс» я училась истово. Пока мои подружки пили ром с колой на вечеринках и прикалывали букетики к корсетам, я сидела в библиотеке и часами писала – в основном курсовые работы, но, кроме того, рассказы, плохие стихи, новые эпизоды для «Доктора Килдара», рекламные тексты «Пэлл Мэлл», письма протеста, жалобы, требования выкупа, любовные записки парням, которых встречала на занятиях, но с которыми не решалась заговорить, – всё это никогда никуда не отправлялось.»
«И лишь отправив письмо, понимаю, что, пожалуй, выбрала темы, которые могли бы произвести впечатление на неё, а вовсе не те, которые в действительности интересовали меня.»
«Я не называю ни одного имени. Хотя он намерен стать моим мужем, я всё же не настолько хорошо его знаю, чтобы довериться полностью.»
«– Она точно ненормальная, если думает, что мы согласимся на такое опасное дело. Ради неё.
– Мы же не хотим поднимать всю эту грязь. – Эйбилин вытирает платочком нос. – Рассказывать людям правду.
– Не хотим, – соглашаюсь я, но тут же замолкаю. Что-то такое есть в слове «правда». Я с четырнадцати лет пытаюсь сказать белым дамам правду о работе на них.
– Мы ничего не хотим менять, – шепчет Эйбилин, и мы молчим, думая обо всём, что не хочется менять. Но тут Эйбилин, прищурившись, решительно спрашивает: – Ну вот, безумная идея, да?
– Думаю, да, только… – И тут же всё понимаю. Мы дружим шестнадцать лет, с тех пор как я переехала из Гринвуда в Джексон и мы познакомились на автобусной остановке. Я могу читать мысли Эйбилин, как воскресную газету. – Ты решилась на это. Решилась рассказать правду мисс Скитер.»
«Поверить не могу, что Эйбилин собирается рассказать мисс Скитер всю правду.
Правду.
Холодок пробегает по телу, словно водой окатили. Словно стихает пожар, полыхающий внутри всю мою жизнь.
«Правда», – повторяю про себя – просто почувствовать, как это звучит.»
«Я люблю Эйбилин, правда. Но, думаю, она делает огромную ошибку, доверяясь белой леди. Я ей так и сказала. Она рискует и работой, и безопасностью.»
«– Когда вы были ребенком, думали ли вы, что станете прислугой?
– Да, мэм. Думала.
Жду, что она пояснит, но нет.
– И вы знали это… потому что…
– Моя мама была служанкой. А бабушка – домашней рабыней.»
«Разговаривая с чернокожими, Хилли повышает голос на добрых три октавы. Элизабет улыбается, будто обращается к ребенку, не собственному, разумеется. А я, похоже, начинаю замечать подобные детали.»
«– В этом городе никогда ничего не изменится, Эйбилин. Мы живём в преисподней, мы в ловушке. Наши дети в ловушке.»
«– Что они сделают с нами, Эйбилин? Если поймают…
Она говорит о наших рассказах.
– Мы обе знаем. Плохо будет, – тяжело вздыхаю я.
– Но что именно они сделают? Привяжут к грузовику и протащат по улице? Пристрелят меня во дворе на глазах у детей? Или просто уморят голодом?»
«Паскагула ставит кофе на стол передо мной. Не подает в руки. Эйбилин объяснила мне, что так положено, иначе наши руки могут соприкоснуться.»
«– Ну скажите это, леди, произнесите вслух слово, которое вы мысленно произносите всякий раз, когда одна из нас входит в дверь. Ниггер.»
«– Однажды мудрый марсианин прилетел на Землю, чтобы научить нас, людей, кое-чему, – начинаю я.
– Марсианин? Большой?
– О, примерно шесть футов и два дюйма.
– А как его зовут?
– Марсианин Лютер Кинг.»
«– Они не только существуют, эти границы, но ты не хуже меня знаешь, где именно они проходят.
– Я тоже так думала. А теперь в это не верю. Границы у нас в головах. А люди вроде мисс Хилли всегда пытаются заставить нас поверить, что они есть на самом деле. Но их нет.»
«– Вы поглядите на эту грудь, – выдыхает старикан. – В такие моменты забываешь, что тебе уже семьдесят пять.
Его супруга, Элеонор Косуэлл, основательница Лиги, мрачнеет.
– Грудь, – заявляет она, прижав ладонь к собственному недоразумению, – для спальни и вскармливания детей. Но не для светских раутов.
– И что прикажешь ей делать, Элеонор? Оставить дома?»
«– Знаешь, Джонни, пожалуй, замена Хилли на Селию оказалась чертовски верной.
Джонни кивает:
– Как будто всю жизнь провёл в Антарктике, а потом внезапно переехал в Майами.»
«Я всегда считала, что безумие страшно, мрачно и горько, но оказалось, что, когда погружаешься в него на самом деле, оно мягкое и вкусное.»
«– Они убьют нас. Заявятся с бейсбольными битами. Может, и не совсем убьют, но…
– Но… кто на такое способен? Белые женщины, о которых мы писали… они же не могут…
– Разве вы не знаете? Белые мужчины этого города больше всего на свете любят «защищать» своих женщин?»
«– Говорят, хорошая прислуга – это как настоящая любовь. Одна на всю жизнь.»
«Разве не в этом основная идея нашей книги? Чтобы женщины поняли: мы просто два человека. Не столь многое нас разделяет. Между нами не такая уж большая разница. Совсем не такая значительная, как мне представлялось.»
«Иногда я от скуки размышляю. Как сложилась бы жизнь, не напиши я этой книги. В понедельник, наверное, играла бы в бридж. Завтра вечером отправилась бы на собрание Лиги, занялась бы бюллетенем. Вечером в пятницу Стюарт пригласил бы меня на ужин, мы засиделись бы допоздна, и, играя в теннис в субботу, я чувствовала бы себя немного не в форме. Но и удовлетворенной. Удовлетворенной и… не в ладу со своей совестью.»
«Да, я сбежала оттуда. Я переехала в Нью-Йорк, когда мне исполнилось двадцать четыре. В этом городе, где нет коренных жителей, первый вопрос, который вам задают, – «Откуда вы?». Я отвечала: «Миссисипи». А потом ждала реакции.
Если человек улыбался и говорил: «Я слышал, там у вас чудесно», я отвечала: «Мой родной город занимает третье место в стране по тяжким преступлениям и убийствам». Если человек замечал: «Боже, вы, должно быть, рады, что выбрались оттуда», я мгновенно ощетинивалась и заявляла: «С чего вы взяли? Там чудесно».»
«Миссисипи мне как мать. Только мне позволено жаловаться на неё. Но берегись любой, кто посмеет дурно отозваться о ней в моём присутствии, если, конечно, она и не его мать тоже.»
«С уверенностью могу утверждать, что никто из членов моей семьи никогда не спрашивал Деметри, каково быть чёрной в Миссисипи, каково работать на белое семейство. Нам никогда не приходило в голову поинтересоваться этим. Это ведь обычная жизнь, какие тут могут быть вопросы?»
