Цитаты из книги «Голливуд»
«Когда рассказываешь одну и ту же историю множество раз, она делается все больше похожей на правду.»
«Все мы время от времени изображаем непотопляемость.»
«Мы живём в мире, где прав тот, кто выжил.»
«Видеть на экране всякое дерьмо стало столь привычным, что люди перестали отдавать себе отчет в том, что смотрят одно дерьмо.»
«Пью. В основном когда стучу на машинке или когда рядом люди. Я плохо себя чувствую в обществе, а как надерусь, всё как-то расплывается.
»
«Актеры — другой породы, чем прочие смертные. У них на все свои соображения. Когда изо дня в день ты притворяешься не тем, кто ты есть, это даром не проходит. Становится трудно быть самим собой.
»
«С моими взглядами на жизнь первое дело — избегать общения с людьми. Чем меньше мне их попадается, тем лучше я себя чувствую.»
«— А знаешь, — сказал я Саре, — ведь мы с тобой угодили прямо в рай. Но что-то меня с души воротит.
— Поменьше обращай внимания на свою душу.»
«Я посмотрел в зеркало. Вообще-то я себе нравлюсь, только не в зеркальном отражении. Оно на меня не похоже. »
«Когда я общаюсь с людьми, хорошими или дурными, чувства мои притупляются, я перестаю воспринимать слова и сдаюсь на милость собеседника. Сохраняю вежливость. Киваю. Делаю вид, что во всё вникаю, потому что не желаю никого обижать. И моя слабость не раз ввергала меня в серьёзные неприятности. Пытаясь быть добрым с другими, я превращаю свою душу в питательный бульон.»
«Все мы нуждаемся в том, чтобы уйти от действительности. Часы тянутся невыносимо медленно, и их нужно наполнить событиями, покуда не придёт смерть. А вокруг не так-то много места для славных дел и настоящего веселья. Всё быстро наскучивает, либо начинает страшить. Просыпаешься утром, вылезаешь из-под одеяла, садишься на постели и думаешь: чёрт подери, что же делать дальше-то?»
«
— Вы полагаете, что пьянство следует прославлять?
— Не более, чем что-либо другое.
— Разве алкоголизм не опасен?
— Дышать тоже вредно.
— Но ведь пьяницы несносны, разве нет?
— В большинстве — да. Как и трезвенники.»
«Простой ответ часто неочевиден, но именно простота лежит в основе глубокой истины, в основе работы, в сочинительстве и живописи. Глубина жизни — в ее простоте.»
«-Нет худа без добра.
— Да нет, худо почти всегда без всякого добра приходит. И остается навсегда!
— Тогда это смерть.
— Каждый день жизни и есть смерть. »
«Одна радость — слушать соседей. Это помогает понять, что не одному тебе сбили холку, что не у тебя одного крыша поехала.»
« Когда кто-нибудь заговаривал со мной, мне хотелось выпрыгнуть из окна или по меньшей мере спуститься на эскалаторе. Неинтересны мне стали люди. Может, им и не полагается быть интересными. Вот звери, птицы, насекомые даже — эти да. Не знаю почему.»
«Чем меньше мыслей,тем моложавей вид.»
«Я пришел к выводу, что большинство тех, кто причисляет себя к алкашам, вовсе даже не алкаши. Чтобы сделаться заправским алкоголиком, требуется не меньше двух десятков лет. Я стал им на сорок пятом году жизни и еще ни разу об этом не пожалел.»
«В их глазах читалась откровенная ненависть. Я ощущал ее кожей. Черная беднота пышет ненавистью. И белая тоже. Только обзаведясь капитальцем, черные и белые начинают терпеть друг друга. Мало кто из белых любит черных. Очень не многие черные — если вообще такие найдутся — любят белых. В общем, мы квиты. А может, и нет. В капиталистическом обществе проигравший попадает в рабскую зависимость от победителя и проигравших всегда должно быть больше. Что тут поделаешь? Политики не помогут, а выкарабкаться самому как-то не хватает времени.»
«Я никогда не считал писательство трудом. Сколько помню, этот процесс всегда протекал гладко: настрой приемник на передачу классической музыки, зажги сигарету, открой бутылочку. Дальше в дело вступает машинка. Я при всем этом лишь присутствую. Участие в этом деле помогало мне тянуть лямку жизни, когда сама она могла предложить слишком мало либо начинала походить на фильм ужасов. Машинка меня выручала, она говорила со мной, развлекала, спасала мою шкуру. Впрочем, затем я и писал — чтобы спастись от дурдома, не высовываться на улицу, убежать от себя»
«Самое же противное — эти богатые и знаменитые по большей части мудаки и ублюдки. Просто им подфартило подобраться поближе к корыту. Или удалось откачать деньжат из карманов публики-дуры. Эти слепоглухонемые бездари, обделенные душой, казались ей небожителями. Плохой вкус плодит гораздо больше миллионеров, чем хороший. И все решается большинством голосов. А на безрыбье и рак рыба. В конце концов, если не эти, то кто? Не они, так другие, ничем не лучше…»
«— Слушай, старина, может, соснешь чуток? Утро вечера мудренее…
— Ни хрена оно не мудренее. В чем и беда.»
« Я вернулся к своим стихам. И разработал новую систему игры на тотализаторе. Тотошка играет в моей жизни важную роль. Позволяет забыть, что я вроде писатель. Беда с этой писаниной. Я без нее не могу, она как болезнь, как наркотик, как чертово бремя, но всерьез считать себя писателем я не хочу. Может, потому, что слишком их на своем веку навидался. Они в основном не пишут, а поливают грязью друг друга. Все, кого я встречал, были либо суетливыми пакостниками, либо старыми девами; они без конца пикировались и делали гадости, при этом чуть не лопаясь от сознания собственной важности. Неужели все пишущие были таковы? Во все времена? Наверное, так оно и было. Писательство, похоже, вообще сучья профессия. И одним сучизм дается лучше, чем другим.»
«Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.»
«Человеку нужны три вещи: вера, тренировка и удача.»
«Магия задушевности, как правило, не выдерживает испытания бытом.»
«Имея за спиной продолжительный опыт бедности, к деньгам относишься с уважением. Как-то неохота спустить все до цента. Это удовольствие оставим святым и дуракам. Своим успехом в жизни я обязан тому, что при всех своих безумствах остаюсь совершенно нормальным: я предпочитаю сам творить обстоятельства, не позволяя им брать власть надо мною.»
«Я, конечно, совсем с катушек слетел. Бриться перестал. Ходил в майке, прожженной сигаретами. Одна была у меня забота: чтобы на комоде стояло не меньше двух бутылок. Я никак не вписывался в окружающий мир, и мир никак не хотел меня принимать. Я нашел несколько родственных душ, по большей части женского пола, я их обожал, они меня вдохновляли, я играл на публику, щеголял перед ними в исподнем, объяснял, какой я гениальный, но верил в это только сам. А они орали: «От…сь! Налей-ка лучше еще этой дряни!» Эти дамы были исчадием ада, и в моем аду они чувствовали себя как дома.»
«Народу наверху прибыло. Уходить никто не уходил, гость пошел косяком. Чего ради они тут тусо-вались? Ради новых связей? В поисках удач? Неужто дело того стоило? Держаться бы им подальше от шоу-бизнеса. Куда там! Кому хочется работать садовником или таксистом! Ведь все мы в душе артисты. Чем мы хуже других? И уж если страдать и мучиться, так лучше в этом кругу, чем в другом. По крайней мере, так оно кажется.»
«— Как вы относитесь к кино?
— Вообще?
— Да.
— Стараюсь держаться от него подальше.
— Чем вы занимаетесь кроме писательской деятельности?
— Лошадьми. Играю на тотализаторе.
— Это помогает вам в писательстве?
— Да. Помогает о нем забыть.
— В этом фильме ваш герой пьет?
— Да.
— Это что, вызов?
— Нет, как и все прочее.
— Что значит для вас этот фильм?
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего. Может быть, поможет забыть о смерти.
— Может быть?
— Да, то есть не наверняка.
— А о чем вы думаете, когда удается забыть о смерти?
— О том же, что и вы.
— В чем ваша жизненная философия?
— Как можно меньше думать.
— А еще?
— Если этого мало, постарайтесь быть добрыми.
— Как хорошо!
— Доброе и хорошее — не одно и то же.
— Отлично, мистер Чинаски. А что бы вы хотели сказать итальянским зрителям?
— Не кричите так громко. И читайте Селина.
»
«Излишняя жадность дурно влияет на мыслительные способности и может привести к нежелательным результатам.»
«В такие минуты бесцельного времяпрепровождения начинаешь ощущать бессмысленность жизни. С ума сойти. Иногда кажется, что ты попал в психушку. В сущности, так оно и есть. Каждый псих уверен, что уж он-то знает побольше, чем другой такой же псих — и такими ипподром кишмя кишит. И я среди них.»
«Попал как раз в толпу возвращающихся с работы тружеников. Жалкое зрелище. Племя обессиленных, злых и нищих людей. Торопящихся домой, чтобы по возможности спариться, посмотреть в ящик и пораньше улечься, чтобы наутро начать все сначала.»
«— А почему она запила?
— Это хороший способ укрыться от жизни и, кроме того, форма медленного самоубийства.»
«Я пришел к выводу, что актеры — другой породы, чем прочие смертные. У них на все свои соображения. Когда изо дня в день, из года в год притворяешься не тем, кто ты есть, это даром не проходит. Становится трудно быть самим собой. Представьте только, что вы все силы кладете на то, чтобы казаться кем-то другим. А потом — еще кем-то. А потом еще и еще. Поначалу это даже забавно. Но со временем, перебывав в шкуре десятков людей, начинаешь забывать, кто ты сам-то такой, и разучаешься говорить своими словами.»
«Тут главное — форма. Талант и кураж обязательны, но если ты не в форме, они ни к чему.
Я любил смотреть драки. Что-то в них напоминало мне писательство. И тут, и там необходимы все те же три вещи — талант, кураж и форма. Только в одном случае форма физическая, а в другом — интеллектуальная, духовная. Нельзя быть писателем каждую минуту жизни. Ты становишься им, садясь за машинку. Когда ты за ней сидишь, остальное уже не так трудно. Самое трудное — заставить себя сесть на этот стул. И это удается не всегда. Ведь у тебя все как у людей — мелкие заботы, большие беды, хвори и невзгоды. И чтобы одолеть всех этих бесов, которые стараются загнать тебя в угол, нужно быть в отличной форме. Вот урок, который я вынес для себя, наблюдая борьбу, скачки, видя, как жокеи преодолевают невезуху, подвохи и ужас перед барьером. Я пишу о жизни — ха-ха! На самом деле я не перестаю восхищаться незаметным мужеством людей, которые вот так живут день за днем. И это придает мне силы.»
«Люблю профессионалов, которые знают свое дело. Редкий случай, между прочим. Мир кишит никуда не годными спецами — тут и врачи, и адвокаты, и президенты, и слесари, и хафбэки, и дантисты, и полицейские, и авиапилоты и прочие, прочие.»
«— Вы полагаете, что пьянство следует прославлять?
— Не более, чем что-либо другое.
— Разве алкоголизм не опасен?
— Дышать тоже вредно.
— Но ведь пьяницы несносны, разве нет?
— В большинстве — да. Как и трезвенники.
— Кому может быть интересна жизнь забулдыги?
— Другому забулдыге.
— Вы считаете пьянство социально приемлемым?
— В Беверли Хиллз — да. На автотрассе — нет.
— Вы попали в ловушку Голливуда?
— Вряд ли.
— Зачем вы написали этот сценарий?
— Когда я пишу, никогда не задумываюсь, зачем.»
«Враги обеспечивают мне половину дохода. Их ненависть столь сильна, что сублимируется в любовь.»
«Мне нравились все, кого спихнули вниз, а они сумели подняться.»
«Бывают люди довольно обходительные. Но попадаются и совсем ужасные. Завидят жертву, глаза у них округляются, и вот уже ты у них в лапах. Я научился распознавать эту хищную породу и теперь, как завижу, бочком-бочком даю деру. Бывает, что я ретируюсь зря, потому что большинство из этих людей и думать не думают беспокоить меня своим вниманием. Когда-нибудь все придет в норму, и я сольюсь с ипподромной армией как ее простой и незаметный рядовой.»
«— Как думаешь, тебя тут кто-нибудь узнал? — спросила Сара.
— Да нет, я ничем не выделяюсь.
— Тебя это огорчает?
— Да, мне не нравится быть похожим на других.»
